О смысле всего сущего

Раз пошла такая пьянка. 

Наш черед Хозяин Барбоса

Солнце уже начало неспешно подыматься, купола Успенского Собора засияли, отразив небесный свет. Аристов зажмурился и отвернулся, уставился на море тумана, что затопило пойму Клязьмы. Туман доходил почти до самого ограждения, за которым начинается крутой спуск к железной дороге, проложенной в этом месте прямо по берегу реки. Сейчас ничего этого не было видно, ни глухого мещерского леса до горизонта, ни сгоревшего состава, ни развороченных опор моста. Все выглядело так же, как в те далекие времена, когда он впервые попал сюда и долго стоял, не в силах оторвать взгляд от картины, беззаботно щедрой, наполнившей душу спокойным ожиданием счастья.

Тогда же он насмешливо посочувствовал древним кочевникам, которые штурмовали Владимир в былинные времена. Удобное место выбрали предки для города.

Реальность вторглась в воспоминания в образе худого рыжеволосого паренька в камуфляже.

- Посыльный коменданта, лейтенант Лавриков. Вас приглашают в штаб, Константин Алексеевич. – выпалил он и перевел дыхание.

Аристову показался странным такой способ связи, он коснулся клипсы на правом ухе, что связывала его с локалкой гарнизона, спросил:

- Что, неполадки со связью?

- Никак нет. Есть информация, что нас слушают со спутников. Разрешено пользоваться только проводной связью.

Константин молча кивнул, лейтенант рысью умчался по своим посыльным делам. Пришлось перепрыгнуть окоп и идти в штаб, гадая, что за спешка такая.

Старый парк превратился в линию обороны, окопы на смотровой площадке, ходы сообщения прямо под стенами собора, огневые позиции по периметру холма. Удобное место. Когда-то в парке была самая большая и самая «криминальная» танцплощадка в городе, в новейшие времена танцы под стенами храма запретили, смотровую площадку выложили камнем взамен асфальта, собирались установить памятник Владимиру Крестителю, но не успели. Так же, как и раньше вековые липы в сентябре оделись золотом, но кому теперь до этого было дело. Все осталось в прошлом, нет больше ни той страны, ни того парка. Осталась война, отчаянье, безнадежность. Аристов поморщился, припомнив, как мэр упрашивал солдат, копавших траншеи, аккуратно складывать вывороченные тротуарные камни «чтоб потом не заказывать по новой». У мэра кривились губы и дрожали руки, на следующий день он умер от сердечного приступа.

Потом? Не было никакого «потом». Многие это уже поняли, остальные догадывались. Что остается тем, кто никому не нужен, кто признан угрозой и помехой на пути? Остается только победить или заставить подороже заплатить за свою смерть.

После исторического совместного заседания Совета Безопасности ООН и Совета НАТО России было предложено разместить на своей территории части «специального контингента по охране потенциально опасных объектов». Аристов смутно помнил те дни, в команде президента воцарилась растерянность, Сам согласился с ультиматумом и приказал пропустить части «контингента».

Отрезвление наступило быстро. Правители спохватились, но было уже поздно. Вооруженный конфликт вздулся стремительно, как огненный шар взрыва. В брянской области командир танкового полка отказался подчиниться требованиям натовского командования и поднял часть по боевой тревоге. Несколько батальонов морской пехоты превратились в кровавую кашу. Место расположения полка, город Белый Рог, В-2 бомбили четыре часа. Президент объявил состояние войны, через час бомбардировке подверглась Москва. Крылатые ракеты шли с запада волнами, их были тысячи, через сутки от столицы остались лишь руины. Весь мир содрогнулся при виде дымящихся камней на том месте, где еще вчера стоял Кремль. Аристов видел это своими глазами, видел смертельно раненого президента, видел горы трупов и военный патруль, стреляющий в безоружную толпу.

Мир содрогнулся и затих, постепенно приходя в себя, испуг прошел, пришло понимание, данное телевизором, устранена, мол, угроза прогрессу в виде дряхлой развалины с ядерной дубиной в руках. Все пусковые шахты стратегических ракет уничтожили за пару месяцев и принялись за постепенную очистку территории. Не упоминались в новостях только атомные ракетоносцы, успевшие, это Константин знал наверняка, покинуть базы еще до объявления войны. Страшно было представить себя на месте экипажей, полгода под водой, со связью только на прием, один на один с неизвестностью и подступающим безумием.

***

Аристов настолько ушел в мысли, что не сразу понял, что от него хочет сержант с калашом наперевес. Коренастый, белобрысый, он устало бубнил: «Пропуск предъявите, товарищ майор. Не положено без пропуска». Пришлось сунуть карточку в ридер, сержант прочел что-то на экранчике, козырнул и освободил проход.

Штаб обороны расположился в здании, где когда-то, еще при царе, заседала городская дума. Красивый терем красного кирпича, крытый медным листом, выглядел, как игрушечный. Внутри царили сумрак и тишина, свет не был выключен только в кабинете коменданта, дверь приоткрыта.

Константин вошел, коротко кивнул, поинтересовался:

- Что случилось, Александр Дмитриевич?

Генерал Матвеев сидел, уперши локти в стол, и вид имел усталый, раздраженный и грозный. Он с видимым усилием поднял большое грузное тело, помял ладонями лицо, прошелся, разминаясь, посмотрел в окно. Когда Аристову уже наскучили маневры генерала, и он собрался как-то привлечь к себе внимание, Матвеев неожиданно для его комплекции резво развернулся и коротко спросил:

- Почему?

Зная такую манеру генерала, Константин не стал уточнять, просто выдержал паузу. Продолжение оказалось более вразумительным:

- Почему мы еще живы? Все города, где были крупные военные соединения, уничтожены. Тула, Тверь, Рязань, Нижний… Да ты сам знаешь. А нас не тронули. Почему?

- Меня самого мучает этот вопрос. – поспешил ответить Аристов.

Поспешил потому, что смутная догадка посетила его еще до того, как генерал закончил говорить. Тот не обратил внимания на рассеянный вид майора и продолжил:

- Мало того, я получил сведенья, что сегодня, в крайнем случае, завтра на город сбросят десант. Зеленые береты, элита. И никакой артиллерии… Чего они ищут, Костя?

- Но почему вы спрашиваете об этом меня? – удивился неподдельно Аристов.

Генерал махнул рукой, выговорил брюзгливо:

- Все ж был ты особой приближенной, не нам, лапотным, чета. Много знаешь всякого такого, о чем знать не всем положено.

- Александр Дмитриевич! – обиженно воскликнул Константин. – Знал. Понимаете? Знал, а не знаю. То, что было, все уже в прошедшем времени. Шесть месяцев тому. А сейчас я майор при штабе обороны Владимирского укрепрайона. Звучит гордо, а по сути – такой же смертник, как и все.

Генерал ссутулился, вернулся к столу и рухнул в кресло. Пробурчал угрюмо:

- Ты больше таких слов никому не говори. Смертники. Мне можно, а больше – никому.

Зазвонил телефон, Матвеев жестом показал, подожди тут, выслушал чей-то доклад и принялся медленно и со вкусом распекать докладчика. Аристов достал сигареты, испросив молчаливого разрешения хозяина, уселся на один из стульев, что стояли возле длинного Т-образного стола. Солнце заглянуло в окно, высветив обшарпанность и запущенность кабинета, даже карта города на стене показалась древней и пыльной. В потоке света медленно клубились пылинки и сигаретный дым.

Генерал раздраженно бросил трубку, как раз тогда, когда сигарета догорела до фильтра.

- Скоро, видимо, останемся без электричества. Запасы топлива на ТЭЦ кончаются. А впереди зима… Да, я вот что хотел сказать. У нас гость, эмиссар, аж из самого Иркутска. Там тоже пока держатся. Он пока в гостинице, отсыпается, а где-то часа через три надо собрать народ, организовать, пусть выступит, расскажет, как там в Сибири. Это важно.

Константин, раздавил окурок в пепельнице, вздохнул и направился к выходу, но был остановлен словами генерала:

- Знаешь, Костя, чего мне все чаше хочется? Чтобы скорее все это закончилось. У тебя нет такого?

Он обернулся и только пожал плечами, не тянуло его больше на откровенность.

***

Организовать митинг – дело несложное, всего-то и надо, что отдать распоряжение об установке трибуны, да приказать транслировать в городскую сеть сообщение каждые десять минут. Люди придут, все захотят послушать человека, проделавшего путь через полстраны, видевшего многое своими глазами. Образовалось свободное время, и Аристов решил зайти домой, посмотреть, как там Настя, вчера вечером ей нездоровилось.

Он помнил город таким, какой тот был всего год назад. Улица Гагарина, шумная, всегда людная, книжный магазин «Библиосфера» в подвале старинного дома, кукольный театр, угол торговых рядов. Все было закрыто на замки, окна завалены мешками с песком, указатели «Бомбоубежище», развалины – следы первой и пока последней бомбежки. Его не оставляла мысль о том, что город не изменился, что он остался, остался в прошлом и продолжает жить там, а то место, где он, где они все оказались, это другой город, другая планета, другое время.

Время. Меньше полутора лет прошло со дня знакомства с Настей, второго знакомства. И ведь совершенно почти случайно зашел он тогда проведать старого друга. Что называется – мимо шел, и, что называется – судьба. Знакомая дверь, обитая дерматином, оказалась открытой, на звонки не было никакой реакции, из квартиры доносились приглушенные неразборчивые звуки. Он решил войти и, миновав длинный коридор, услышал песню, знакомую и незнакомую одновременно. Чистый девичий голос, под аккомпанемент фортепьяно утверждал: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Обычно это пели мужчины, оттого и казалась песня новой, да и интонации были непривычные. Аристов приоткрыл дверь в комнату, коридор залили потоки солнечного света, бьющего из распахнутого окна. Возле него, пристроив на подоконнике клавиатуру синтезатора, стояла невысокая стройная девушка с волосами цвета пшеницы, одетая в короткий светлый халатик.

Это было наваждение. Он стоял, слушал и смотрел, и желал только одного – чтобы это длилось всегда. Музыка, свет, небо за окном и белокурое чудо, объятое солнечными лучами. Но все кончается, кончилась и песня. Девушка повернулась и замерла, без тени смущения разглядывая гостя широко открытыми глазами цвета неба. Улыбнулась, узнала, произнесла тихо:

- Здравствуй, дядя Костя. Не узнал?

Пришлось прочистить горло, прежде чем ответить:

- Настя?… Ты… Да, с трудом.

Что тогда произошло у него в голове, он и сам не знал. Плохо отдавая отчет в действиях, он сделал жест – подожди, выбежал на лестничную площадку и понесся вниз по лестнице, минуя пролет в два прыжка.

Вернулся Аристов с огромным букетом, розы, алые, как кровь, он протянул Насте со словами:

- От восторженного поклонника таланта. – заглянул в растерянные глаза девушки, добавил: - Серьезно. Спасибо, Настя.

Она обхватила букет руками, склонив голову, коснулась щекой бутона, в глазах ее плясали искорки счастья, улыбка стала задумчивой.

- Ты первый даришь мне цветы…

***

Потом был самый счастливый месяц в его жизни. Все было легко, все было радостно, даже серьезный разговор с Аркадием, Настиным отцом, с лейтмотивом «в отцы годишься» оказался не тяжелым толковищем, а вдумчивой беседой старых друзей, и закончился распитием «за совет да любовь».

И были месяцы мирной жизни. А потом – бегство из уничтоженной Москвы, бешеная, изматывающая гонка со смертью на Нижегородской трассе, сумеречное, нереальное существование в бывшем когда-то родным, окруженном городе.

***

Выступление эмиссара из Иркутска прошло при большом стечении людей, все, что говорил немолодой, но крепкий, поджарый полковник, слушали, затаив дыхание. Он умел подобрать слова, и каждое слово было правдой. И не было в той правде ни слова надежды. Только боль и ненависть. Аристов, стоявший рядом с трибуной лицом к площади, всем существом ощутил напряжение, сковавшее площадь, люди знали, надежды нет, и готовы были ко всему.

Он как-то отстраненно подумал, что концерт, затеянный Настей со товарищи, после митинга будет, пожалуй, неуместным. И правда, как только было сказано, что все желающие могут остаться и послушать музыку, в толпе возникло легко ощутимое недоумение. Но тут на трибуну вышла Настя, взяла микрофон, и сказала:

- И что? Вот так, молча теперь и жить?… Мы приготовили хорошие песни.

Исчезло недоумение, как и не было. Настю многие знали, не первый раз она с ребятами выступала. Кто-то крикнул из толпы:

- Давай, Настена! Однова живем!

Раздались нестройные аплодисменты. На площадке, служившей трибуной, начали устанавливать инструменты, Аристов пошел проводить посланника до машины. Пока пожимали руки, прощаясь, раздались первые аккорды. Замерли все – люди на площади, сибиряк полковник, его водитель, народ из штаба. Настя пела, как и в тот раз, «мужскую» песню:

С берез, неслышен, невесом,

Слетает желтый лист.

Старинный вальс «Осенний сон»

Играет гармонист…

Голос летел над площадью, над куполами храма, над старым парком, над городом, соединяя людей и мир вокруг в единое существо, столько было в нем силы и жизни. Казалось, сам смысл существа заключен был в словах:

Так что ж, друзья, коль наш черед,

Да будет сталь крепка!

Пусть наше сердце не замрет,

Не задрожит рука….

Шелест падающей мины был настолько нереален, невозможен, невероятен здесь и сейчас, что никто даже не повернул головы, не крикнул «ложись!», все словно оцепенели. Где разорвалась мина, Аристов не видел, он видел только одно – Настя выронила микрофон, стук его падения разнесся подобно второму взрыву. Она прижала руку к груди, посмотрела вниз и начала медленно оседать, как будто лишившись сил.

Навстречу ему бежали люди, они кричали что-то, он тоже что-то кричал, срывая голос. Подбежал к площадке, с трудом, обдирая ладони, взобрался на деревянный настил, растолкал тех, кто столпился вокруг Насти. Его Насти!

Она лежала, словно спала, солнечный луч осветил разметавшиеся волосы, белая курточка окрасилась на груди красным. Ледяной холод пробрал его, сковал тело, но очистил разум. Он, с трудом сгибая ноги, опустился рядом с ней на колени, коснулся шеи, проверяя пульс. Молча поднялся и, только спрыгнув с настила, сухо бросил тем, кто все еще толпился наверху:

- Позаботьтесь о ней.

В голове засела только одна фраза, «вот и все, вот и все, вот и все». Аристов приметил брошенный уазик, подошел, дернул дверцу – открыто, ключи на месте. На правом сиденье лежал, как подарок, калашников. Когда он собрался захлопнуть дверцу, в клипсе раздался голос генерала Матвеева:

- Костя, ты как? Костя, отзовись… Они подошли со стороны реки, на катерах, а мы ждали с севера. С реки ж сложнее… Костя, скажи что-нибудь, ты сейчас нужен…

Генерал говорил что-то еще, но маленький блестящий приборчик упал на асфальт и был безжалостно раздавлен каблуком.

***

Вернувшись домой, Аристов сбросил с антресолей слежавшийся за полгода хлам и извлек на свет небольшой, но очень тяжелый черного цвета чемодан. «Вот, что они тут ищут, Александр Дмитрич, только хрен им с довеском». Такова уж была последняя воля умирающего президента. В сущности, отдать чемодан было больше и некому. Президент сказал тогда, лежа на носилках посреди развалин:

- Ты знаешь, что надо делать, если что.

Только вот не объяснил, что такое «если что». Теперь Аристов понял это сам. «Не задрожит рука». Он вынес чемодан на балкон, положил на пол, откинул крышку. Немного повозившись поймал устойчивый сигнал спутника, на засветившемся мониторе появилось приглашение ввести коды. Работа заняла две минуты, аппарат отрапортовал «передача данных завершена успешно», отключился, раздалось басовитое гуденье, изнутри потекла сизая струйка дыма.

Он спускался по темной лестнице, а воображенье рисовало картины вздыбившейся сразу во многих местах вокруг далекого континента океанской глади. Он видел, как поднимались в небо ракеты, неся разрушение, ужас и смерть. И отмщение за всех, кто стал неугоден зарвавшейся мрази.

На улице он подошел к машине, взял с сиденья автомат, поглядел по сторонам и пошел туда, где громче всего слышалась стрельба.